Свт. Димитрий Ростовский в своих текстах подает предметы разными способами и многообразно их истолковывает, так что порой ряды истолкований одной вещи выстраиваются в весьма протяженную линию, которая может то длиться перечислениями, то, по традициям духовной риторики, определять смысловую вертикаль перехода от низших уровней к высшим. Особенности представления материального предмета у этого автора могут явиться темой большой исследовательской работы. В нашем сообщении мы только обозначим некоторые пункты, достойные, на наш взгляд, специального внимания.

Прежде чем обращаться к особенностям трактовки собственно материальной вещи, необходимо отметить, что в текстах свт. Димитрия Ростовского, как и других духовных авторов середины XVII — начала XVIII в., особенно украинского происхождения, присутствует пышное цветение барочной духовной аллегории, обладающей всеми элементами этой риторической сферы. По проповедям иногда рассыпаны атрибуты аллегорических фигур, эмблемы, символы-«гиероглифики» [1]. Каждый из этих элементов может многократно и весьма предметно истолковываться, в зависимости как от темы проповеди, или какого-либо другого текста, так и от индивидуальности автора.

Мы сравнивали некоторые особенности духовной эмблемы в проповеди Антония Радивиловского и аллегории у свт. Димитрия Ростовского [2]. Уже после этого нами были обнаружены эмблемы в проповеди свт. Димитрия Ростовского [3]. Сравнение некоторых особенностей «духовной эмблематы» двух известнейших проповедников представляется особенно важным для выявления индивидуальной авторской трактовки предмета, поскольку конкретный предмет и становился в большинстве случаев изобразительной основой эмблемы. При этом не следует забывать о временном разрыве между авторами: расцвет проповеди Антония Радивиловского приходится на 1660 — 1680-е годы (это знаменуется выходом двух его книг: «Огородок Марии Богородицы» 1676 г. и «Венец Христов» 1688 г.), тогда как у свт. Димитрия Ростовского это 1680-е — 1709 гг.

Уподобление «невещественного», то есть неизобразимого, конкретному предметы через его свойства, по традициям духовной риторики, служит тому, «чтобы человек разумный рассмотрением вещей сотворенных, как по степеням ступая, приходил к познанию самого Творца, и чрез многия многих сотворенных вещей совершенства домышлялся, каковое есть в Бозе Создателе безконечное совершенство» [4]. Эта цитата из «Слова на Святую Троицу» свт. Димитрия Ростовского имеет опору в строфе Псалма: «В творениях руку Твоею поучахся».

Наиболее общим базисом для составления «уподоблений» и прочтения скрытых в природе «иероглифов» являлись слова из Первого послания к Коринфянам (13: 10, 12): «Когда же настанет совершенное… Теперь мы видим как-бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу…». На этой основе стояла вся христианская эмблематика XVI — XVII вв.

Особенности «духовной эмблематы» в проповедях Антония Радивиловского свидетельствуют, что его весьма занимала эта сторона «гадательного» прочтения исходного образа, притом смысл должен был констатироваться, то есть проясняться, вполне. Истолкование, или интерпретация, у этого автора накладывается на текст проповеди словно графическая константа. Можно сделать вывод, что в основе такого «рассмотрения вещи» находится именно гравюра — «imago» («образ») эмблемы, а не конкретный предмет. Это достаточно ярко показывает, например, «Слово на погребение Петра Могилы», где интерпретируется циркуль из эмблемы с надписью («inscriptio»): «Работой и постоянством» (лат.: «Labore et Constantia»).

Если Иоанникий Галятовский в своей книге о науке составления проповеди рекомендует «апплектовати до своей речи» предметы, взятые из окружающего мира, камни, растения, а также животных [5], то у Антония Радивиловского это «включение в речь» предстает буквально как тонкая, изысканная аппликация, наложенная на общую канву проповеди подобно элементам прихотливого узора, по смыслу вторящего заданной теме или подкрепляющей ее. Эти орнаментальные элементы не трехмерны и не пластичны; они и есть графический образ эмблемы, но изображенный не линией, а словом [6].

У свт. Димитрия Ростовского в ряде случаев истолкование предмета предстает объемным, пластичным и даже динамично развивающимся в пространстве проповеди. «Апплековати» предмет в текст речи и «угадать» его правильно, то есть прояснить необходимый смысл, иногда означает конкретное действие и труд над вещью. Например, в «Слове на Святую Троицу», предлагая к рассмотрению священные аллегории на монетах («мистичных златниках»), автор сообщает: «Сей златник не много притемнел… и для того я его прочищу, и объясню толкованием» [7].

В проповедническом слове свт. Димитрия Ростовского бывает ярко озвучена фактура предмета, так что вещно и осязаемо изображенный материал становится отражением неизобразимой священной категории: «Злато полированное прекрасным блеском блещет, иногда как бы солнечныя из себе издает отмены: А Божество святой Троицы, о! как пресветлых лучей, неизреченнаго сияния есть исполнено!» [8]. Притом, на основе текстов Библии, материя аллегоризируется в соответствии с задачами темы: «В писании Божественном злато полагается во образ милости, милосердия, благостини, человеколюбия, благоутробия… яко вся та прилична суть престолу царскому» [9].

В проповедях, использующих предметные образы, часто истолковываются, включаясь в общую канву текста и расцвечивая ее наглядными уподоблениями, изображения и надписи на предмете. Это общее явление особенно ярко процветающее в барочной проповеди, а также в период широкого увлечения эмблематикой и общеевропейской культуре XVI — начала XVIII в. Нередко это и есть входящая в текст эмблема, но поданая на особом материале, то есть на образно и вместе с тем конкретно иллюстрирующем текст предмете. Здесь мы считаем необходимым отметить различное впечатление от предмета и степени его материальности у разных авторов. Так, очевидно, прекрасно знакомый с системой символов и эмблем свт. Димитрий Ростовский показывает в «Слове на Святую Троицу» образы, «символически представленные» на золотых монетах как «знаки», то есть именно символы, обозначения неизобразимых понятий: «Масличина, или олива, есть знаком премудрости о пяти мудрых девах, есть знаком милосердия в самарянине» [10]. Но эти символы возникают и воспринимаются здесь именно через предмет, поданный объемно, даже осязаемо, в конкретных материальных свойствах, при том, что свт. Димитрий Ростовский в «Слове на Святую Троицу» воссоздает не что иное, как три подносимые Божеству эмблемы на золоте с сохранением всех классических составляющих: образа (imago), надписи (inscrptio) и сопровождающего истолкования (subscriptio).

Весьма замечательная «духовная эмблемата» Антония Радивиловского была хорошо известна свт. Димитрию Ростовскому, притом он пользовался текстами Антония Радивиловского довольно активно: на «Огородок» у него имеются ссылки [11].

В текстах обоих проповедников можно видеть параллельные символы и их истолкования, перекликающиеся, вероятно, не обязательно по причине заимствования, а из-за наиболее общего, традиционного значения. Однако их интересно сравнить для определения особенностей подачи предмета и символа у того и другого автора. «Кругла золотая монета, и Божество свою округлость имеет: ибо конца и начала в нем несть», — писал свт. Димитрий Ростовский [12].

«Выразил… округлость перстневую, вечность», — сказано у Антония Радивиловского [13]. Перстень здесь уподобляется Варнаве Лебедевичу, на погребение которого было сказано «Слово». Автор вспоминает старинные традиции, когда «на перстнях… рысовали Делфина, кура, оужа, месяц, образ девицы и звезду» [14] и истолковывает эти изображения, применяя их к добродетелям Варнавы Лебедевича. Древний перстень со знаками-символами описывается достаточно подробно, однако он не реальный предмет — это и не нужно автору, — а тонко обрисованный образ, исполненный соответствий. Это не материальная вещь, а «гиероглификон», по терминологии самого Антония Радивиловского [15].

Вслед за тем обратим внимание на некоторые особенности терминологии в сфере духовной «эмблематы» у Антония Радивиловского и свт. Димитрия Ростовского. Антоний Радивиловский в проповедях свободно использует слова «эмблема» (и «малиование» эмблемы), «гиероглификон», «сигнет» и «инсигнея» и собственно «символ» [16]. В ряде проповедей сохранены «написы», или так называемые «девизы» — краткие надписи в эмблемах (inscriptio), — иногда они даже сохраняются на латыни, с последующим переводом. Например: «Гумана Омния сунт сомния, все речи людские суть бо сон!» [17]. Упоминаются также надписи в гербах [18].

У свт. Димитрия Ростовского нам встретились: «гиероглифик», «прописание»(обозначение), «образ»(в значении «символ»), «знак», «символ»и «символически» [19]. Очень важным для характеристики «духовной эмблематы» свт. Димитрия Ростовского представляется нам то, что он, выводя в проповеди эмблемы, сохраняет традиционные названия составляющих эмблему частей в буквальном переводе: «образ» или «символ» (традиционное латинское название: «imago», «symbolon»), «надписание» («insriptio») [20]. Сопровождающему пояснению («subscriptio») соответствует, очевидно, «объяснение толкованием» [21]. Как видим, терминология весьма развитая и соответствующая общеевропейской.

Говоря о предметных знаках-символах у свт. Димитрия Ростовского, нельзя не вспомнить об аллегорических фигурах с атрибутами, заполняющих его пьесы. Это общее явление в духовной драматургии Украины и России XVII — первой половины XVIII в., имеющее западные истоки [22]. Так, в «Успенской драме» выступают не только аллегорические фигуры, держащие атрибуты, но и сами атрибуты, символически поднося себя (то есть свои предметные соответствия — митру, венец, говорящее сердце и др.) к подножию образа Марии. Они обретают голос, произнося тексты [23].

Мы не беремся здесь специально говорить о роли западных текстов для особенностей творчества свт. Димитрия Ростовского. Сейчас нам представляется достаточным отметить, что ряд западных книг (в нем преобладают сочинения иезуитов) имелся в его библиотеке [24]. Особенно часто по сравнению с другими авторами, ему приходилось пользоваться трудами Корнелия а Лапиде, на что свт. Димитрий иногда сетовал: некоторых сочинений в его библиотеке явно недоставало [25].

Обращаясь к западной духовно-риторической литературе XVI — XVII вв., мы также встретимся с разными способами интерпретации предмета, определяемыми не только особенностями общей темы опуса, но и, конечно, индивидуальностью автора. В сфере духовной литературы авторская индивидуальность проявлялась и сквозь, так сказать, требования жанра (в этом случае наиболее свободно развивающимся текстом, призванным удерживать внимание слушателей, была проповедь) и сквозь каноны духовной «эмблематы», определявшиеся своей системой знаков и образов и задававшие свои особенности построений в тексте.

Обращавшийся в пространстве такого текста предмет мог оставаться изысканным графическим «иероглифом», безусловно привлекая внимание слушателя (или читателя), а мог обретать убедительную материальность, иногда буквально — плоть и кровь. Так в интерпретации свт. Димитрия Ростовского материальный след в книге — киноварный инициал — преобразуется в кровь христианских воинов, которые героически «стоят аки киноварем червленеющеся, кровию своею обагряющеся, не щадяще излияти кровь свою за Христа» [26] — и претворяется в кровь Искупления: «Имаши Христе в руку твоею данную ти трость, имаши и киноварь кровь свою предражайшую, молим да переменится убо трость в трость книжника скорописца, ею же бы вписал нас за рабов вечных своею кровью искупленных, в книги своего вечного Царствия» [27].

1. В связи с этим весьма показательна «Риторическая рука» Стефана Яворского (пер. с лат. Федора Поликарпова. Изд. Спб., 1878). В этом руководстве по риторике, созданном по примеру западных, отмечены «изобретения»через «места внешняя», в систему которых входят «символы: гадания и знаки… Эмвлимата, иероглифика»(С. 19)

2. См.: Звездина Ю. Н. Аллегория у св. Димитрия Ростовского и эмблема у Антония Радивиловского // История и культура Ростовской земли. 1998. Ростов, 1999. С. 106 — 111.

3. См.: Она же. «Слово на Святую Троицу» свт. Димитрия, митрополита Ростовского // Троицкие чтения. 2000 / Государственный Историко-литературный музей А. С. Пушкина. Большие Вяземы (В печати. Доклад прочитан 19 мая 2000 г.)

4. Свт. Димитрий, митрополит Ростовский. Собрание поучительных слов и других сочинений. М., 1786. Ч. 6. Л. Ч3 об.

5. Иоанникий Галятовский. Ключ разумения. Наука короткая, албо способ зложеня казаня. Киев, 1659. Эта книга, предлагающая образцы проповедей и содержащая рекомендации для дальнейших разработок текстов, имела огромное значение для своего времени.

6. Известно, что у Антония Радивиловского имелись западные сборники эмблем. См.: Марковский М. Антоний Радивиловский, южно-русский проповденик XVII века. Киев, 1894. С. 18 — 19.

7. Свт. Димитрий Ростовский. Собрание… Ч. 6 Л. 6 ЧS об.

8. Там же. Л. ЧН.

9. Там же. Ч. 5 Л.В.

10. Там же. Ч. 6 Л. ЧН об.

11. См., например: Он же. Поучения и слова иже во святых отца нашего Димитрия митрополита Ростовского. М., 1892. С. 6.

12. Он же. Собрание… Ч. 6. Л. ЧН об.

13. Марковский М. Антоний Радивиловский, южно-русский проповедник XVII века. Приложения. С. 22.

14. Там же. С. 23.

15. Там же.

16. Там же. С. 3, 23, 28, 29, 33.

17. Там же. С. 33.

18. См.: Там же.

19. Свт. Димитрий, митрополит Ростовский. Собрание… Ч. 3. Л. Ла об.; Ч. 5 Л. В; Ч. 6 Л. ЧS.

20. Например, там же. Ч. 6. Л1. ЛР, ЧS.

21. Например, там же. Л. ЧS об.

22. См., например: Пьесы школьных театров Москвы. М., 1974; Успенская Драма св. Димитрия Ростовского / изд. М. Н. Сперанский. М., 1907.

23. Там же. С. 39 — 42.

24. Состав библиотеки свт. Димитрия Ростовского см.: Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651 — 1709). СПб., 1891 (Записки историко-филологического факультета императорского Санкт-Петербургского университета. Т. 24).

25. Об этом см.: Там же.

26. Свт. Димитрий Ростовский. Собрание… Ч. 5. Л. S об.

27. Он же. Поучения… С. 8 — 9.

Публикация:

Звездина Ю. Н. Предмет и образ в проповеди св. Димитрия Ростовского // История и культура Ростовской земли. 2000. Ростов, 2001. С. 135 — 140.